© Автор: Анатолий Абрамович Тиктинер, 2004-2008

                           

 

 

Воспоминания -  мысли и факты

 

Глава 1. Детство. В Москву!

 

Судьбоносное изменение всей жизни нашей семьи в начале тридцатых годов прошлого века объясняется смешной семейной легендой.

Фото. Родители еще до моего рождения, 1926г.

Фото. Брат Юра в детском саду в Кременчуге, 1928г.

Фото. Семья после моего рождения. Кременчуг. 1929 г.

 

Однажды отец сказал при мне матери: "Сегодня вечером к нам в гости придет мой начальник, Иван Никифорович". Мама видимо не любила начальника, а потому воскликнула: "Ну и гусь этот твой Иван Никифорович". Вечером пришел гость. И пока накрывали  стол, я все время крутился вокруг этого самого Ивана Никифоровича, а было мне года три.

- Что ты все вокруг меня бегаешь, малыш? - спрашивает меня гость.

- А ты совсем не похож на гуся.

- Почему я должен быть похожим на гуся?

- Потому что мама сказала, что ты хороший гусь!

Отцовский начальник очень обиделся, и  началась совершенно Гоголевская история «О том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»

 

В результате мы переехали из родного Кременчуга в Москву.

Мой отец был юристом. Сначала  народным судьей,  а затем адвокатом. Но в конце двадцатых честно заниматься юриспруденцией стало уже совсем невозможно, так как не закон, а «классовое самосознание» и «революционное чутье», проще говоря, большевистское партийное давление, определяло любое судебное решение. Адвокатом же работать было бессмысленно, т.к. отцовские защитительные речи воспринимались как атавизм прежних времен. Поэтому отец вынужденно вспомнил свою юность, когда он работал на дедовой маслобойке механиком.

Фото. Мой дед Шимон Тиктинер с бабушкой Саррой. Дед владел маслобойкой в. Кременчуге.

Фото. Удостоверение адвоката моего отца, 20-е годы XX века.

Фото. Мои братья Лев и Юра, 1930 г.

Отец вышел из адвокатуры и занялся производством материальных ценностей, которое в то время набирало силу, стало более престижным и прибыльным занятием. Он вступил в кооператив по производству пищевых и технических масел. Этому делу отец посвятил всю последующую жизнь. Уже в Москве, имея троих детей, он почти в сорок лет поступил в Менделеевский институт, а закончил его вечернее отделение, когда мне, младшему из детей, было  7 лет.

Фото. Выписка из протокола защиты диплома Абрама Тиктинера, 1935 г.

Если уж я начал говорить об образовании, то вспомню рассказ отца о системе вечернего образования в первой половине тридцатых годов прошлого века. Это было время бурного развития промышленности в СССР, время первых пятилеток. Не хватало всего, а инженеров и вузовских преподавателей - в первую очередь. В институты принимались люди, мягко говоря, с разной степенью образования.  Чтобы выполнить план по выпуску инженеров, студентов-вечерников объединяли в группы по 5-7 человек во главе со старостой из более сильных студентов. Экзамены сдавал только староста, так как предполагалось, что знания старосты равны знаниям любого студента группы.

Согласно коммунистической идеологии самосознание старосты и его студентов считалось настолько высоким, что коллектив группы просто не мог бы допустить выхода на экзамен старосты, если остальные студенты в группе чего-то не усвоили. Как раз отец и был таким старостой и диплом он получил хороший, а вот о знаниях остальных в его группе достоверно  ничего не известно.

В Москве к этому времени жило уже много наших родных. Большинство  в пригородах и, как это бывает во всех странах, национальные меньшинства стараются селиться анклавами, поближе друг к другу. Евреи не составляли исключения. Таких мест сосредоточения в Москве было несколько: на Севере - Перловская, Тайнинская, Мытищи, на западе - Немчиновка, на Юго-востоке - Малаховка. Возможно, были и другие анклавы.

Мы поселились в Немчиновке. Кто дал нам комнату, я не знаю, возможно, что мы ее временно снимали.

Однажды зимой мы с мамой возвращались из Москвы на вечернем поезде с паровозом, электричек еще не было.  Подъезжая к нашей станции, мама тревожно вскрикнула: "Наш дом горит!"

Я отлично помню огромное зарево на полнеба. Мама подхватила меня на руки и бегом, благо дом наш стоял недалеко. К счастью, горел не наш дом, а соседний, такой же, как и наш - двухэтажный деревянный дом. Я помню пожарную машину, много людей вокруг и своих братьев, которые стояли на улице возле наших вытащенных, на всякий случай, вещей. Наверное, вещей было совсем не много, ведь старшему Льву было только одиннадцать лет, а второму Юре - восемь.

Еще я вспоминаю, что в нашем доме жил какой-то герой гражданской войны. Когда он напивался, что случалось нередко, он третировал весь дом, гоняясь с пистолетом за жильцами. Возможно именно его хулиганство было причиной нашего переезда из Немчиновки в Москву к дяде Симону.

Фото. Дядя Симон – Симон Зеликович Горелик.

 Лет через сорок, когда я работал неподалеку, то заехал в Немчиновку и, как это ни странно, нашел "наш" дом. Действительно он  стоит рядом со станцией, на берегу небольшой речки.

Я описываю свое детство и даже юность, как непрерывную череду событий, в действительности же, в моей памяти остались лишь отдельные отрывочные картинки,  которые меня чем-то  поразили.

Итак, мы в Москве, живем у старшего маминого брата, дяди Симона, (позже я расскажу историю его яркой жизни). Он отдал нам самую большую комнату в его трехкомнатной квартире в новом доме у Красных Ворот, совсем рядом со строившейся впервые в Москве станцией метро. Шел 1933 год.

Это был дом Наркоминдела (Народного комиссариата иностранных дел) - так назывались тогда министерства. Дядя Симон  был в то время личным врачом самого наркома - М. М. Литвинова и поэтому получил квартиру в таком престижном доме. В этом же доме жил сам Литвинов, его замы и многие послы СССР. Например, в нашем подъезде жили: напротив нас на шестом этаже посол СССР в Японии - Козловский, ниже этажом посол в Бельгии – Рубинин, а  его дети - Алеша и Павлуша - были моими товарищами по играм. Здесь же жил зам. наркома Стамоньяков. Каким  образом я запомнил их фамилии, не знаю, наверное, потому что их в скором времени арестовали. А может быть из-за автомобилей, которые постоянно стояли у дома, и мы, дети, ими восторгались, а взрослые ребята постоянно говорили: это машина того-то и того-то.

Я прекрасно помню блестящие лаком "линкольны" с борзой, вперед летящей собакой на капоте. Или солидные огромные "бьюики", "испано-сюизы" и, конечно, знаменитые "фордики". Все машины были еще с брезентовыми крышами, то есть кабриолетами. Одно из двух: или они все были старых моделей двадцатых годов, или в начале тридцатых еще не было металлических кузовов.

Дядя Симон жил в квартире со своей второй женой Эмилей Яковлевной, прибалтийской еврейкой, но почему-то ей больше понравилось считаться немкой. «Переписаться» по тогдашним законам было очень просто. Подавалось заявление в ЗАГС и заменялся паспорт. К сожалению, эта затея мнимой немке дорого обошлась во время войны. Эмилию Яковлевну выслали из Москвы в Сибирь в так называемую «трудармию»[1] как немку, где она и закончила свой земной путь.

Лея, дочь дяди Симона, жила в третьей маленькой комнате. В то время она была студенткой физмата  МГУ. Лея была настоящей еврейской, восточной  красавицей. И, как потом я узнал, пользовалась большим успехом, в кругу физиков - приятелей ее старшего брата Габи. Говорили, что ей сделал предложение уже тогда выдающийся физик и будущий Нобелевский лауреат Лев Ландау, но безуспешно. Теперь, прочитав много воспоминаний о Ландау, я понимаю почему его предложение не нашло отклика в душе моей двоюродной сестры. Лев нестандартно мыслил не только в науке, но и в личной жизни. Общепринятые нормы и законы в этой сфере были ему так же чужды, как и в физике. Но, тем ни менее, несколькими годами позже Лея, страстная женщина, безоглядно влюбилась в мужа своей и моей двоюродной сестры Лили Шкловской - профессора Ломоносова. Профессор был старше Леи лет на двадцать, очень известный в свое время теплотехник,  создатель первого тепловоза. Брак этот  оказался недолгим, но родился мальчик, естественно Михайло Ломоносов.

История Миши тоже достаточно примечательна, но уже для другого времени – семидесятых годов прошлого века. Миша закончил тот же мехмат МГУ, стал кандидатом наук, подавал определенные надежды в своей области математики, был женат, имел двоих детей. Одним словом, обычный научный работник с определенными перспективами. С таким именем и фамилией, русским происхождением и выраженными способностями в Советском Союзе он, безусловно, сделал бы карьеру. Но Миша не был бы сыном своей матери, если бы пошел по наезженной дороге. Совершенно неожиданно, для нас, он увлекся иудаизмом. Хотя сама Лея и  ее отец - дядя Симон были детьми своего  времени и полностью отошли от Традиции. Миша, еврей по матери, а, следовательно, настоящий Галахический еврей (Галаха, законодательная часть Талмуда), решил эмигрировать в Израиль.  Его русская жена с двумя детьми ехать с ним отказалась. Миша развелся. Началась обычная для того времени длительная борьба с государством за право выезда в Израиль. Длилась она более 10 лет. За это время Миша вновь женился и вновь на русской женщине. Но вторая жена, родившая ему троих детей, приняла "гиюр", т.е. перешла в иудаизм и в конце семидесятых, через 10 лет, они переехали в Иерусалим. Там Миша закончил иешиву -  религиозный еврейский университет и стал раввином ортодоксального направления.

Я не стал бы столь подробно останавливаться на Мишиной истории, если бы,  живя в Германии, не встретился с двумя раввинами в еврейской общине, к которой я принадлежу, с точно такой же биографией как у Михаила, теперь уже наверняка - Моше.

 Процесс перехода человека от атеизма к религиозности,  глубокое уверование в существование Бога, процесс, как я понимаю его сейчас, очень сложный и, я бы сказал, мучительный. Само по себе изменение своих взглядов, политических, научных, гуманистических и других, не затрагивающих глубинных основ мировоззрения, вполне естественный процесс для любого думающего человека. Только в перевернутом мире коммунистической идеи, изменение своих взглядов приравнивалось к измене Родине. Но переход к религиозности требует коренного изменения всего миропонимания вселенной. От человека требуется глубокое переосмысление окружающего Мира. Он должен прийти к искреннему признанию сотворения мира по библейским законам. Даже от математика Миши этот процесс потребовал длительной духовно насыщенной мыслительной работы и вообще склонности к нестандартному мышлению.

Сам процесс погружения в атмосферу религиозной жизни в иудаизме, как впрочем, и в других главных мировых религиях, требует полного отказа от прежнего, с детства привычного, образа жизни. На такой переход в иные мировоззренческие координаты способны только духовно сильные личности. Кроме Миши, я знаю рабби Ирит Шиллор, которая преподавала математику в английском колледже, а затем эмигрировала в Израиль, где продолжала преподавать математику в Еврейском университете. Позже Ирит отказалась от всякой светской деятельности, поступила в Лондоне в иешиву либерального направления в иудаизме, стала раввином[2]. Имея немецкое происхождение, Ирит приняла предложение быть религиозным руководителем нескольких либеральных общин Германии и Австрии. Она стала как бы «странствующим» раввином.

 В еврейской Традиции раввинов не назначают в те или иные общины, но общины сами их нанимают, заключая договор на определенное время[3]. Найти место раввина в бедных немецких общинах на 80, а то и 100 процентов состоящих из российских или украинских евреев - довольно сложная задача. Но об эмигрантской жизни в Германии, о жизни тут еврейских общин я расскажу позже.

 Я знаю еще несколько человек отказавшихся от прежнего мировоззрения и полностью погрузившихся в активную религиозную жизнь.  Одним из самых ярких примером этому служит жизнь моего сына Алексея.

Алеша, так мы его называем дома, воспитывался вне  религиозной традиции. Однако влияние православной матери и ее родни, наверно  подспудно  оказывало какое-то влияние на его детское восприятие. В родне далеко не все были людьми «церковными», многие свое отношение к церкви вынуждены были скрывать, но, скажем так, все находились в поле православной традиции. Во всяком случае, в нашем доме никогда не было разговоров, осуждающих людей исповедующих ту или иную религию. Вернее сказать, никогда не было антирелигиозного духа.

И вот после трагического несчастного случая, когда врачи практически потеряли надежду на его выживание, Алеша сам пришел к пониманию, что помочь ему сможет только сверхъестественная сила. Алеша уверяет, что при очередной потере сознания он ясно ощутил, что его душа отделилась от тела. В один момент Алеша полностью изменил свое мировоззрение. Он глубоко, всей душой, поверил в Него и доверился Ему. С Божьей помощью,  благодаря собственной энергии, которую сын, по его словам, черпает в своей Вере, Алеша смог буквально выкарабкаться из безнадежного положения.  И, не только выкарабкаться, но и после всего происшедшего заново  достичь в жизни весьма высокого даже для здорового человека общественного положения. 

Его жена Наташа, оставшаяся рядом с тяжелым инвалидом, последовала его примеру и через много лет после женитьбы они венчались в Православной церкви. Сын Алеши, мой внук - Федор, уже был с детства воспитан в глубокой Вере, с полным и строгим соблюдением Православного канона. Его жена тоже глубоко верующая христианка,  поэтому, несмотря на всеобщий демографический упадок, они хотят иметь много детей.

Фото. Мой сын – Алексей с женой Наташей и внучкой Лизой. 2004 год.

Фото. Мой внук Федор на горе Эльбрус. 2007.

Коротко рассказав о нескольких биографиях, как мне кажется, характеризующих принципиальные изменения,  как в общественном мнении  постсоветского пространства к религии вообще, так, в какой-то степени, и в мировом еврействе к иудаизму в частности. 

Главенствующая в России Православная Церковь, роль которой в конце XX века значительно усилилась, безусловно, несет определенный  положительный заряд для всего общества. В то же время, невозможно не сказать и о негативных, на мой взгляд, последствиях этого процесса. Прежде всего, к православию примыкают и прикрываются его «знаменем» шовинисты всех мастей. Их группировки не критикуются отцами Церкви. Поэтому ксенофобия, явное неприятие и противопоставление так называемых «русских основ» западным ценностям, постоянное стремление к осуществлению, какого-то «особого» - русского пути развития России у многих наблюдателей ассоциируется с собственной политикой Русской Православной Церкви.

Впрочем, в чем конкретно заключается этот путь,  никто не знает, ограничиваясь общим словом - духовность. Чтобы во всем этом убедиться, достаточно просмотреть несколько журналов в церковных ларьках или на «развалах» перед  книжными магазинами.  Но все сказанное относится, в основном, не к православию как к конфессии, а к политической ориентации некоторых иерархов церкви.

Нынешняя,  я делаю упор именно на слове "нынешняя", общественная направленность католической церкви совершенно иная. Исповедуя одни и те же, Христианские ценности, также критикуя духовную  нищету Западного мира, вернее сказать, не Западного мира, а так называемой «масскультуры» Западного мира, что совсем не одно и тоже, католическая церковь делает упор на правовое равноправие людей вне зависимости от религиозной принадлежности. Рим постоянно организует разнообразные межконфессиональные диалоги, в которых я сам не однажды участвовал.  Современная католическая церковь является принципиальным противником национализма и ксенофобии.

          Уделив столь много места  религиозным вопросам, читатель естественно, задаст мне вопрос: «А как вы, милостивый государь, лично относитесь к Богу? Признаете ли вы Его всестороннее влияние на развитие космоса и жизни в космосе?  Как оцениваете Его влияние на каждую  человеческую жизнь?»  Все эти вопросы имеют для меня принципиальное значение, поэтому я постараюсь, в силу моих возможностей, дать на них свой субъективный ответ.

          Мне трудно представить Всевышнего в виде Старик, сидящего на облаке[4], который вместе со своим сыном руководит всей земной жизнедеятельностью, включая контроль над действием каждого человека в его земной и загробной жизни. Будь то один Бог-отец или троица: Бог-отец, Бог-сын и Бог- Дух Святой.

Хотя в  Торе (Пятикнижие) сказано, что Бог создал человека по образу своему и подобию, представить себе это буквально для меня почти невозможно. В этом случае пришлось бы отказаться от всех основополагающих доктрин науки, доказанных опытом.

Живя в Германии и активно участвуя в жизни местной еврейской общины либерального направления, я увлекся изучением истории еврейского народа. Целью моего увлечения было естественное желание узнать корни своего народа, его знаменитую Традицию, благодаря которой этот мужественный народ смог выстоять среди враждебного окружения, осуществить тысячелетнюю свою мечту, создать и защитить свое собственное Государство.

Фото. Анатолий Тиктинер читает лекцию по истории Израиля, 2005 год. Германия.

Тексты лекций.

Библия, в иудейской традиции ТАНАХ (аббревиатура по начальным буквам библейских глав), это и есть история еврейского народа от пророка Авраама по III век до н.э. Далее три книги Маккавеев, произведения Иосифа Флавия; достаточно большая библиотека средневековых еврейско-арабских ученых, путевые заметки еврейских средневековых путешественников, труды европейских ученных,  колоссальное хранилище, более трехсот тысяч страниц текста  Каирской Генизы (найденное в конце XIX века на чердаке синагоги на окраине Каира хранилище документов IX-XIII веков. Гениза на иврите значит - хранилище), рукописи Мертвого моря, свидетельства древнегреческих, раннехристианских и арабских источников, европейские летописи, множество литературы и  археологических находок нового времени, дали возможность непредвзятым еврейским и другим историкам создать довольно полную многотомную и объективную историю еврейского народа.

Несколько слов о Библии,  Ветхом Завете в христианской транскрипции я скажу отдельно. Все авторы единогласно находят  Библию великой книгой всех времен и всех мировых религий. И это, по-видимому, так и есть, если читать ее  на иврите. Но читать ее как обычную книгу на русском языке, на мой взгляд, трудно. Это ведь действительно очень древняя Книга со своими древними оборотами, повторами и т.д. Но Величие Библии в ее этических, гуманитарных законах. Кроме того, Библия является первым историческим документом в мире, который в хронологическом порядке систематизировал историю еврейского народа на протяжении тысячелетия.

Величие Библии  состоит в исключительной объективности излагаемых событий. Никакого приукрашивания, никаких замалчиваний. События иногда излагаются во всей их неприглядности, с жестокостями,  если таковые имели место. Всевышний запретил царю Давиду строить Дом Божий, так как его руки были обагрены кровью. Царь Давид - олицетворение силы, мужества, олицетворение Израиля, выглядит не как икона, а как человек. Это человек со всеми присущими ему достоинствами и слабостями: жестокость, коварство, прелюбодеяние, и в то же время храбрость, государственный ум, музыкальный и поэтический талант.

Таких примеров Библия содержит множество. Еще только  один: Царь Соломон. Создатель первого Храма, гениальный правитель,  принципиальный противник войн, великий судия, добровольно отказался от части завоеванной Давидом территорий, создатель меднолитейного дела, царь Соломон перевооружил армию, создал кавалерию, улучил транспортную сеть страны, развил международные связи и торговлю. В тоже время Библия ясно указывает на то, что именно Соломон, его несправедливая в отношении большинства колен налоговая система привели, после его смерти, к расколу Еврейского государства на два: Иудею и Израиль с далеко идущими негативными последствиями.

Библия не признает неограниченной царской власти, неограниченная власть принадлежит только Богу, царь же ограничен в своей власти 613-ю законами Торы. Иудейские пророки на всем протяжении древней истории Иудеи и Израиля критиковали царей за нарушения законов, создавая тем самым как бы систему сдержек и противовесов в государственном управлении, говоря современным языком. Каждое слово, каждая мысль, каждая притча, каждая песня и каждая книга строго выверены, отобраны древними мудрецами и несут в себе общечеловеческий смысл и исторически поучительный опыт. В этом, кроме божественности ее происхождения, думаю, кроется причина популярности и широкого распространения Вечной Книги. Все эти мысли я вынес после изучения еврейской истории от Библейских времен до наших дней, потратив на это шесть лет.

Теперь, после столь длинной преамбулы, я смогу легче изложить свое религиозное чувство. Но прежде я опишу свое виденье проблемы разнообразия религий и религиозных конфессий.

«Бог - Один и единственный Создатель вселенной», - гласит главная догма всех трех мировых религий: иудаизма и его производных, христианства и ислама. Для упрощения логической последовательности изложения главной мысли, мы рассмотрим проблему на примере этих трех главных религиозных ветвей, без деления их на множество внутриконфессиоальных направлений.

Итак, Бог един. Но в то же время, исповедуя единобожие, каждая религия вводит свои, присущие только ей, нормы поведения своих прихожан. Каждая религия вводит свои ритуальные законы и правила поклонения Всемогущему. При этом приверженцы каждой религии глубоко убеждены в том, что только их канон истинный. Доказать истинность канона той или иной религии невозможно. Этому вопросу было посвящено множество трудов и диспутов в Средние века, но истины и согласия так и не было достигнуто. На мой взгляд, оно и не могло быть достигнуто. Дело в том, что система поведения и ритуальные установления каждой религии отражают не Божественные заповеди, устанавливающие только этические правила поведения человека, а присущий данной группе народов мироощущение, их образ жизни, их менталитет, выработанный тысячелетним опытом и соответствующий той окружающей среде, в которой эти народы испокон веков проживали.

Христианство, хотя и полностью признает Ветхий завет, но вынуждено было изменить канон богослужения, отменить массу ограничений для своих новых адептов, для того, чтобы привлечь в свое лоно миллионы язычников из римлян и диких племен, населявших в ту пору Европу, Азию и Африку. Ислам, напротив сохранил в несколько измененном виде, большинство законов Торы, потому что евреи и арабы - восточные народы, и эти законы соответствовали их мироощущению.

Можно привести еще множество примеров "привязки" обряда к местным условиям жизни верующих. Здесь и раскол между православием и католицизмом. Конечно, можно назвать множество разных конкретных причин раскола, вплоть до невыдержанности папского прелата, но главная причина - в разном миропонимании средневекового западного и восточного европейца.

Основа раскола внутри католицизма, повлекшего возникновение протестантизма с полным изменением не только обряда, но и вероучения, имеет в основе также вполне мирские основы: развитие политической системы средневековых государств, торговли и проч. При этом искренняя вера в Христа присутствует в обеих конфессиях. Тоже  можно сказать и о православных «раскольниках». Для средневекового русского мирянина было зачастую невозможно отделить обряд от вероучения. Он полагал, что уточнение книг – есть изменение самой «веры», воспринятой от отцов.

Одним словом, можно с уверенностью сказать, что в мире существует только два мировоззрения: религиозное и атеистическое. Но если человек верит в единого Бога, то каким образом он  выражает свое отношение к Богу, принципиального значения, во всяком случае для меня, это не имеет. В этом отношении я солидарен с христианским экуменическим движением.

Великий еврейский ученый X века Саади-гаон («гаон» - духовный руководитель  евреев, в данном случае Багдадского халифата) ректор университета в Суре так определял существо Бога: «Творец мира сего создал мир не из материи, а сотворил саму материю. Творец мира сего един по существу, при сотворении мира Он руководствовался определенной целью. Венец творения есть человек. Человек не мог бы сам найти истинный путь в жизни. Для этого Бог дал людям Синайское Откровение».

Свои мысли Саади-гаон изложил в труде «Верования и мнения». Там же он утверждал, что главные истины вероучения основаны на фактах и не противоречат разуму.

Другой еврейский ученный XII века Маймонид (Маша бен Маймон), создавший т.н. Малый Талмуд (Мишна-Тора), в которой изложил 13 догматов веры. Он утверждал, что Бог не имеет телесных свойств и никакого подобия человеку. Он - существо, постигаемое не чувством, а разумом. Заветной мыслью Маймонида было замирить истину Откровения и истину Разума.   

 Франциск Азизский, основатель ордена Францисканцев, религиозный философ,  живший в Италии в XIII веке, тоже представлял себе Бога как  бесконечную во времени и пространстве субстанцию, создавшую все сущее во вселенной, подобие же человека и Бога он видел в бесконечности души, взаимодействующей с бесконечным Богом.

Мне пришлось обратиться  к крупнейшим религиозным авторитетам, что бы обосновать свое видение взаимоотношения религии и науки, свое видение Бога как лица непостигаемого, но разумного. В Торе в одном месте сказано, что Бог создал человека по своему образу и подобию, в другом, что всевышний невидим, но присутствует во всем и везде.

В чем же тогда состоит подобие человека Богу? Как совместить казалось бы  не совместимое противоречие?  На мой взгляд, никакого противоречия нет, если допустить, что подобие состоит не в образе, но в разуме. Да, разум - способность выявлять причинно-следственные связи в природе, обусловленные понятием "детерминизм", и есть то подобие между Мыслящей космической  субстанцией или Чистым Разумом (Богом) и "человеком разумным", которое подразумевается Торой.

Если признать мое видение проблемы правильным, тогда проблемы соединения истины Синайского Откровения и истины Разума не существует. Бог как вселенский Разум создал Вселенную не из материи, но он создал саму материю (Саади Гаон). В эту формулу полностью вписывается современная теория происхождения вселенной как результат "Большого взрыва" (гипотеза Фридмана), основанная на теории Эйнштейна и подтвержденная исследованиями крупного ученого Гамова. Именно тогда начала создаваться первичная материя. Вполне можно себе представить, что и все законы природы - тоже результат работы Всемирного Разума, действующего, как это себе представлял Саади-гаон, "с определенной целью"

В эту же формулу вполне укладываются современные биологические эволюционные теории, основанные на генетике и естественном отборе.

Крупнейший современный физик и математик Хотинг, человек не религиозный,  предположил, что черная космическая дыра, втягивающая в себя колоссальное количество космической энергии (материи) вполне возможно, выбрасывает с другой своей стороны (образ, по-видимому, очень упрощенный) ею поглощенную  энергию в совсем иное пространство с другими  физико-химическими законами энергообмена. Доказать эту гипотезу сегодня невозможно, но, если бы она подтвердилась, это было бы реальным доказательством того, что в нашей вселенной действительно действует разумная Сила по законам Ею же созданным. Вот в такую религиозную теорию я верю. Я искренне считаю, что все этические законы Торы, перешедшие в незначительно измененном виде в Христианство и  Ислам, необходимо строго соблюдать, в особенности в наше время, когда современная «масскультура» нанесла столь сокрушительный удар институту семьи.

Однако я прекрасно понимаю, что и соблюдение правил ритуала для религии жизненно необходимо. Именно красота ритуальных действий, освещенных многовековой Традицией, объединяет и привлекает людей в ту или иную конфессию.

Сделав столь длительное отступление от генеральной линии нашего повествования (так и хочется по многолетней привычке к штампам сказать слово "партии") и спустившись с небес на грешную землю в дом у Красных Ворот, я продолжаю свой рассказ.

Дом у Красных Ворот, в котором мы жили, имел в плане форму буквы «П»  фасадом выходил на площадь. Конечно, была входная арка в парадный внутренний двор, но был еще и задний двор с помойками, сараями угольными кучами и другими прелестями. Мы, конечно, следуя за взрослыми ребятами, большую часть времени проводили именно на заднем дворе. Я не помню, чтобы со мной кто-нибудь гулял. Мы все: и малыши и большие гуляли сами. Ведь дворы были закрытые.

Как я уже говорил, рядом с домом, буквально в двух шагах, строилось метро "Красные Ворота". Там при строительстве раскопали старое кладбище. Конечно, ни у кого не возникло даже мысли бережно перенести останки  в другое место. Кладбище,  как обычный грунт, просто погружали на машины и вывозили на свалку. К великой нашей радости черепа валялись повсюду,  наш задний двор стал футбольным  стадионом, а черепа мячами. Никто нам этих «игр» не запрещал. Я подозреваю, что такое кощунство вписывалось в общую концепцию антирелигиозной пропаганды и утверждения материалистических взглядов. Даже тот, кто не разделял столь примитивных подходов к моральным ценностям, в то время вряд ли  отважился бы на протест. Позже, когда в метро стали, по-видимому, укладывать плиточные полы, мы все повально перешли  на игру в классики, так как битая и целая плитка в изобилии валялась вокруг  стройки  и во дворах. Но самым запомнившимся  «зрелищем» был пожар в метро. Пламя, как мне казалось, заглядывало прямо в наше окно на шестом этаже. Наверное, это было не так, но страх всегда запоминает события в их худших вариантах. Отсюда закономерность, что свидетельства очевидцев несчастий, военных поражений, природных катаклизмов, всегда требуют критических оценок.

Из ярких событий того времени мне запомнился случай или подвиг, который совершил внук наркома иностранных дел Литвинова Павел. В шестидесятых–семидесятых годах Павел стал видным диссидентом, «сидел» и был выслан из страны. Но тогда в 1934-м ему было лет четырнадцать или пятнадцать. Как-то женщина, жившая рядом, стала из открытого окна звать на помощь: загорелась ее квартира. Телефоны имелись тогда далеко не у всех. Павел, не долго думая, по карнизу четвертого этажа перебрался метра на четыре, влез в окно и погасил пожар. Мне кажется, что  это все я видел сам, но вполне возможно, что столь яркое событие, о котором все говорили, я домыслил сам.

Уже в то время я  «интересовался» политикой: по выходным дням дядя Симон посылал меня на площадь за газетой. Идя домой, я внимательно ее "читал", иногда  верх ногами, нарочно натыкаясь на прохожих, чтобы они обратили на меня внимание.

 Фото. Автор, 1934г., жаль, что без газеты в руках.

 

Читать я научился только года через два - уже в школе.

Отчетливо помню похороны Сергея Мироновича Кирова[5]. С Ленинградского вокзала процессия направлялась в центр пешком мимо нашего дома по Мясницкой к Дому Союзов, где в советское время проводились государственные гражданские панихиды по умершим вождям. Обязательный  религиозно-коммунистический ритуал.

Вся наша семья из окна наблюдала похоронное шествие во главе со Сталиным и его окружением.

"Вот теперь начнется", - сказал дядя Симон, он был очень расстроен. Будучи личным врачом наркома Литвинова, он, наверное, знал больше о противостояниях в правительстве. В то время еще не было "прослушек", а Литвинов еще жил в обычном "нашем" доме без охраны и, вполне возможно,   делился со своим врачом мыслями, которые его волновали.

Мои детские воспоминания,  как правило, относятся к летнему времени, но вот одно явно к зиме. Я сижу у окна и с большим интересом наблюдаю за жизнью площади "Красные Ворота". Кстати сказать, название "красные" никакого отношения к "красным" в смысле участникам революции 1917 года не имеет, это древнее слово обозначает красивые ворота, так же, как  Красная площадь. Ворота тогда действительно существовали, кованые, узорчатые очень красивые ворота, они  замыкали маленький переулок - «Хоромный тупик». Хоромный тупик и красивые ворота – это и  был въезд в парк и старинный дворец князей Галициных.

Особенно мне вспоминается трамвай. Вагоны были двух видов: старые меньшего размера и более угловатые, на старых немецких открытках я видел именно такие, и новые длинные, более вместительные и более мощные, к ним прицепляли по два  вагона-прицепа. Они всегда были какого-то особенного красного цвета.

Дети иногда запоминают отдельные незначительные детали, которые остаются на всю жизнь и вызывают какие-то, я бы сказал, глубинные грустные, ностальгические ощущения. Вот и московский трамвай - его красный цвет связан у меня с каким-то очень интимным чувством. Мы с мамой садились в вагон трамвая, вдруг и я увидел ее худой заостренный с красным кончиком локоть,   мне почему-то ее стало очень жалко и эта щемящая,  ностальгическая грусть осталась связана у меня на всю жизнь с красным трамваем и жалостью к маме. На заднем сиденье каждого вагона находилось место кондуктора, обычно кондукторши. Через плечо она носила сумку в виде большого ридикюля с медными застежками, а на ремне батарею катушек с билетиками. Вдоль вагонов под крышей тянулась веревка к вагоновожатому. Веревка заканчивалась колокольчиком. При помощи этих приспособлений кондуктор общался с вагоновожатым, отправлял и останавливал вагоны. И он кричал на весь вагон: "Кто еще не обилечен? Передавайте деньги!".

«Красные Ворота» - обширная площадь, стоящая на Садовом кольце. Через нее пролегал главный путь через Каланчевку на площадь Трех вокзалов. В начале тридцатых  основным городским транспортом был трамвай и извозчики.   Моим любимым занятием было наблюдать их движение. По Садовому кольцу проходила "Букашка", т.е. маршрут трамвая "Б", а по бульварному кольцу знаменитая Аннушка "А". Кроме Букашки по площади проходило еще много других маршрутов,  все они устремлялись на Каланчевку к трем основным московским вокзалам. Моим любимым, но редким развлечением, было вместе с братьями сделать на Букашке "кругаля", т.е. проехать полный круг по Садовому кольцу. Но особенно мне нравилось наблюдать из окна само круговращение на площади, вернее не движение, а заторы, которые возникали постоянно. Я считал количество составов и вагонов в заторах, смотрел на толпы народа, облеплявших вагоны со всех сторон: висящих на подножках, стоящих на бамперах, на сцепках, некоторые даже лежали на крышах.  Все это при крепчайших морозах тридцатых годов. В центре площади стояла будка стрелочников, которые переключали стрелки на множестве развязок, тогда еще не было автоматики. И в этом же направлении бежали извозчичьи  пролетки, как тогда говорили "летели". Автомобилей на улицах Москвы почти не было. От этого транспортного ужаса Москву должно было избавить Метро.

Прекрасно помню тот теплый майский день, 2 мая 1935г. года, когда впервые открылись двери первой линии метро. "От Сокольников до Парка на метро", - пел кумир публики Леонид Утесов. Это был действительно воспет весь маршрут первой линии.  Три дня все станции работали только на вход и выход, движения не было. Москвичи осматривали настоящие подземные дворцы, а я все три дня до изнеможения катался вверх, вниз на эскалаторе. Диковинка, которую москвичи увидели впервые. Затем два или три дня было движение поездов только по пригласительным билетам. Кому и как выдавали эти билеты, я не знал, но почти все ребята нашего двора празднично одетые с родителями торжественно шли кататься на метро. Мне, конечно, было обидно и тоже очень хотелось проехаться.  Я довольно долго болтался возле входа, когда меня окликнул контролер: "Мальчик, а ты с кем пришел?"  И я неожиданно для самого себя ответил, показав на какую-то тетю: "Это мая мама",- и он пропустил меня  внутрь. Саму станцию я уже знал хорошо. Но, когда сел в грохочущий по туннелю поезд,  страшно испугался, вышел на следующей станции, запутался, вероятно, от страха заплакал, и добрые люди  доставили меня обратно. Я с позором вернулся домой, где уже был переполох. Наверное, мне здорово досталось за проявленную инициативу.

Прошло три года нашего проживания у дядюшки, шел 1935 год Наверное, любое, даже самое душевное гостеприимство имеет свой предел и отец, только что защитивший диплом в Менделеевском институте, нашел место начальника цеха на Ногинском заводе грампластинок. Учась в институте, отец уже, конечно, работал в каком-то химическом тресте.  При решении переехать в глубинку, думаю, не последнее место сыграл страх. Уже начались аресты. Уже был арестован мой дядя - Григорий Шкловский, видный партийный функционер, состоявший в РСДРП со дня зарождения партии, друг Ленина. В этом и состояла главная вина дяди. О нем не было никаких известий. Как выяснилось уже после смерти Сталина, Шкловский давно погиб,  его расстреляли сразу после ареста.

 На XVII партийном съезде ВКП (Б) – «Съезде победителей» Сталин в своей речи многое, мягко говоря, приукрасил, а   дядя Гриша, наивный идеалист, подошел и сказал Сталину "Коба по моему ведомству ты сказал много того, чего нет в действительности". Шкловский тогда был управляющим какого-то  треста или главка. Сталин улыбнулся и ответил: "Ничего, Гриша, народ повеселел, а это главное". Дома дядюшка все рассказал своей жене, тете Двосе. Она пришла в ужас: "Что ты наделал, Гриша, да Коба тебе это никогда не простит". Через несколько месяцев Гриши не стало, а тетя Двося, как жена врага народа отсидела в Казахстанских лагерях 12 лет. Все это мне  рассказывала  сама тетушка, уже после смерти Сталина.

Биография Григория Шкловского довольно характерна для партийного функционера, так сказать, первого призыва. Он родился в  состоятельной семье в небольшом еврейском  местечке. Социал-демократия, марксизм отвергали любые националистические идеи. Полагали, что рабочий класс, пролетариат якобы составляет единое целое и у него не может быть внутринациональных противоречий. Главное противоречие марксисты обнаружили между трудом и капиталом. В такую философию поверили многие, но далеко не все евреи. Она показывала путь к уничтожению пресловутой черты оседлости, к приобретению полного равноправия, но в то же время лишала имущие классы всех прав и состояния.

За кого же выступали евреи в предреволюционные годы и во время революции? Этой теме посвящено много исследований. Скажу только, что срез еврейского общества был таким же, как и любого другого российского народа, и политические пристрастия распределялись соответствующим образом. Подавляющее большинство жителей черты оседлости пребывало в бедности и нищете, они не имели никаких политических пристрастий, поскольку совершенно не владели русским языком и не интересовались политикой. Более состоятельные и образованные, как правило, склонялись к социал-демократическому сионизму (партия Поалей Цион), другие, настроенные  интернационально, состояли в партиях самого широкого спектра: от Бунда, СДРП до Кадетов. Эта, в общем-то, небольшая группа евреев, которая сделала политику своей профессией, состояла, как правило, из фанатично преданных Идее людей. Я знаю, что они искренне верили в нее.

Многовековая грамотность и умение работать с книгой прививались любому еврейскому мальчику с 4 до 13 лет в хедере, в этом одна из причин довольно быстрого освоения молодым поколением евреев русской культуры и науки в эпоху "Еврейского просвещения" т.н. Гаскалы (последняя треть XIX века). В этом же, по-видимому, одна из причин того, что в руководстве всех оппозиционных партий начала ХХ века оказалось относительно много евреев.

Кстати сказать, такую же фанатичную веру и энтузиазм проявило еврейское молодое поколение в первой трети XX века при сельскохозяйственном освоении купленных в Палестине пустынных и заболоченных земель. К сожалению, тема сионизма, основания Государства Израиль не относится к моим воспоминаниям.

Итак, Григорий Шкловский, муж старшей сестры моей матери, Двоси, выбрал целью своей жизни осуществление марксистских идей в их самом радикальном варианте, был в числе  первых членов-основателей РСДРП(б). В последовавшей затем царской ссылке он познакомился с Владимиром Ульяновым, подружился с ним и стал профессиональным революционером. После революции 1905г. и побега из ссылки Шкловский эмигрировал в Швейцарию, где и прожил до 17 года с семьей, имея пятерых дочерей. Там же он окончил Бернский университет.

 

Фото. Мои дедушка Сарра (1856-1922) и дедушка Зелик (1860-1942) Горелики

 

Сара была второй женой Зелика. Первый раз его женили по существовавшему обычаю в 16 лет. Возможно, он еще был не готов к своей роли, а может быть, сосватанная жена не понравилась, но на третий день после свадьбы мой дед разорвал все платья жены. Этот поступок давал ему право при согласии жены на законный развод. По Галахе муж обязан жену содержать, одевать, и кормить на серебряной посуде. Нарушение этого закона (платьев то не осталось!) дает раввину полное право развести супругов. Что и было сделано. Дед Зелик умер в эвакуации в Уфе, где он жил со своей дочерью Малкой. От былого богатства, купца 1 гильдии, поставщика двора Его императорского величества, у него остались только золотые часы, которые он завещал передать в фонд обороны, а не дочери. Жили они там буквально  впроголодь.

Интересно, что дед Зелик Горелик, очень богатый купец и лесопромышленник  содержал не только семью Шкловского, но делал значительные вклады в пользу РСДРП.

 Из рассказов матери я вспоминаю один эпизод, характеризующий политическое настроение в семье деда Зелика. На чердаке его дома в местечке Паричи на Березине, недалеко от Бобруйска скрывались два матроса с восставшего крейсера "Потемкин",[6] привезенные, конечно, Григорием или Симоном. Об этом узнала полиция, но 25 рублей хватило, чтобы доказать "ложь" доноса.

В это же время случился очередной черносотенный погром в их еврейском местечке. Однако хватило пары предупредительных  выстрелов группы самообороны, незаконных, но в тот период организуемых евреями чуть ли не повсеместно, чтобы погромщики из соседней белорусской деревни Козловка спокойно, с чувством выполненного долга, разошлись.

Создание групп  самообороны  было веяньем нового времени в еврейской истории, они начали создаваться  во многих общинах после печально знаменитого Кишиневского погрома 1903г. Эти группы  в какой-то степени сдерживали разгул антисемитских погромов, прокатившихся по стране после событий 1905г.

В эмиграции Шкловский, по-видимому, в силу значительных пожертвований деда Зелика,  стал заниматься финансовой базой вновь созданной партии РСДРП, оказался ее казначеем. После возвращения на родину в знаменитом «опломбированном вагоне», Григорий Шкловский активно участвовал в Московских революционных  событиях, одно время был комиссаром Дорогомиловского района, а после заключения Брестского мира, был назначен первым советским генеральным консулом в Гамбурге. Вероятно, он пригласил работать в Гамбург и своих родственников. Во всяком случае моя двоюродная сестра по матери Зина Гоган родилась в Германии.

Деятельность консула в Гамбурге в первой половине двадцатых годов была важной и разносторонней. В это время Ленин, а после его смерти вожди нового политбюро партии считали, что без мировой революции, молодая Республика Советов не сможет противостоять мировому империализму. Вся внешняя политика новой Советской власти и Коминтерна[7] была направлена на нелегальную поддержку Европейского революционного движения, и небезуспешно. Революция в Баварии и Венгрии. Восстание под руководством Тельмана в Гамбурге – результат этой деятельности. Гамбургские события 1923 года безусловно, составляли основную заботу консула Шкловского. Во всяком случае, эти следы отражаются в семенной хронике рассказом о том, как Тельман - генсек компартии Германии, скрывался в стенах Гамбургского консульства.

Старшая из пятерых дочерей Григория Шкловского, Маруся, еще до революции вышла замуж за немца, конечно же коммуниста, и осталась в Швейцарии. Всю жизнь она посвятила живописи, выставлялась на многих выставках вплоть до Парижа. В Женеве у нее был собственный дом. После смерти мужа  в начале шестидесятых годов она, разбирая архив на чердаке,  нашла 22 оригинала писем Ленина к ее отцу. Естественно, эти письма Маруся отнесла в наше посольство. Посол сразу же предложил купить их по 3 тысячи долларов за каждое письмо, как я сейчас понимаю,  любой западный аукцион оценил бы их раз в десять дороже.  Маруся же поставила совсем иные условия: она отдает письма бесплатно, с условием, что государство выдает ей и ее взрослому сыну- журналисту месячную визу в Москву для посещения сестер и, кроме того, каждой сестре, жившей в коммуналке,[8] выдает по двухкомнатной квартире. Причем письма отдаст только в Москве, лично удостоверившись в исполнении договоренностей. Торг и препирательства продолжались более трех лет, и вот в1965г. они действительно приехали в Москву.

Я в то время работал  главным инженером на строительстве серьезного военного объекта, в 70км. от Москвы и ничего об этих событиях не знал. Мама мне все рассказала только после их отъезда. Маруся с сыном навестили матушку и хотели увидеть меня для того, что бы подарить мне  автомобиль, на котором они специально для этого приехали. Мама, конечно же, поступила мудро. Если бы я только увиделся с ними, не говоря уже о машине, я бы не только потерял должность, но был бы изгнан из армии за «потерю бдительности». Само собой гостей всюду сопровождала «госбезопасность». Обещанную квартиру дали только сестре Жене. Мама и ее родная сестра тетя Франя  Коган (ур. Горелик), мать Зины - ничего не получили. Слава Богу, что для всех нас не было никаких негативных последствий!

Второй арест в нашей семье пришелся на дядю Бему домашнее сокращение имени Абрам. Горелик Абрам Зеликович, литературный псевдоним А. Лежнев. Критик Лежнев приобрел большую известность в 20-х годах.  Я знал из рассказов моей матушки о большом авторитете Лежнева в литературной среде и о том, что его критических статей и обзоров побаивались. Дядя Бема получил образование в Женеве. Он обладал музыкальным слухом и удивительной музыкальной памятью, так что, придя с концерта, мог сесть за инструмент и по памяти его проиграть.

Фото. Моя мама и дядя Бема.

Фото. Статья из Советского энциклопедического словаря.

Сам я успел побывать в его доме всего несколько раз и все, что я запомнил, это необычайно внимательное отношение к кошке. Когда мама захотела сесть на стул, где спала кошка, дядюшка остановил ее и быстренько принес другой из спальни. Меня он, по-видимому, любил, потому что сажал обязательно около себя. Своих детей у них с тетей Цилей не было.

Когда я, наконец, добрался до воспоминаний о своем дяде, мне пришла в голову мысль посмотреть в Интернете о Лежневе. Оказалось, что и сейчас существует 636 статей и ссылок об известном литературном критике и литературоведе 20-30 годов Абраме Захаровиче Лежневе (Горелике). Оказалось, что Лежнев был незаурядным полемистом, одним из идеологов литературной группы "Перевал", вдумчивый критик, открывший поэтический дар Светлова и Багрицкого. По-видимому, дядя Бема обладал художественным чутьем. В литературном обзоре начала тридцатых годов в статье о М. Шолохове, отдавая должное таланту  автора "Тихого Дона", пришел к выводу, что вряд ли Шолохов напишет еще одно произведение такого же уровня. "Это автор одного романа" - написал А. Лежнев, и как в воду смотрел. Лежнев, отстаивавший в современной ему литературе принцип преемственности с великой русской литературой XIX века, постоянно полемизировал с ЛЕФом и  Пролеткультовцами[9], призывавшими к полному отказу от прежнего буржуазного искусства.

По своим политическим взглядам Лежнев был вполне лояльным к Советской власти человеком, судя по его произведениям и по статьям о нем, он полностью разделял марксистский взгляд на природу вещей, на искусство и в частности на литературу.  Абрам Лежнев писал, в начале тридцатых годов:  "Фашизм – это предел, куда бы вросло славянофильство, если бы оно дожило до наших дней".

 

Фото. Обложки двух книг А.Лежнева, хранящихся в семье

 

В наше время такое славянофильство  возродилось и, судя по статье одного «ученого» славянофила (не буду называть фамилию, настолько статья отвратительна) вплоть до ссылок на ритуальные убийства. Ну, просто XV век! Направление этого движения идет точно по  предвиденному Лежневым пути.

В 1935 году  в Советский Союз приехал известный французский писатель Андре Жид, склонный, как и Лион Фейхтвангер, к признанию огромных преобразований в стране. Вообще левые взгляды в среде художественной и литературной элиты – властителей дум  Запада, были в ту пору  модны и очень распространены. Это явление способствовало политическому признанию всеми странами Европы СССР, а левая европейская интеллигенция стала питательной средой для деятельности советских разведслужб.

Абрам Лежнев из-за знания французского языка был назначен сопровождать Андре Жида по Москве и по стране. Через полгода вышла в Париже  книга Андре Жида с путевыми заметками, в которой в отличие от Фейхтвангера, автор охарактеризовал Советский Союз в негативных тонах. Этого было достаточно, чтобы уже в 1936 году еще до так называемого «большого террора», писателя Лежнева расстреляли, а его жену приговорили к 10 годам лагерей, где она и умерла. В 60-х годах Лежнева реабилитировали ввиду отсутствия состава преступления.

 

                              Ногинск

 

 После трехлетнего проживания в гостях у дяди Симона в Хоромном переулке мы поселились в Ногинске, в передней половине маленького кирпичного домика, в поселке Октябрьском. Там я пошел в школу - "первый раз в первый класс". В этот год больше всего на свете я  любил свою первую учительницу. До сих пор  ее очень хорошо помню: молоденькая, очень красивая. Конечно, раз я ее любил, значит, она для меня была действительно самая красивая. По коридорам школы она ходила в окружении "придворных" девочек, которые ни на минуту не оставляли ее в покое. Они встречали ее у дома и провожали домой, наверное, полностью лишая ее личной жизни. Однажды от особенного прилива чувств они полностью ощипали хвост ее рыжей лисы – на память. Тайно я завидовал девочкам, потому что, как мальчик я не мог себе позволить такие нежности, а хотелось очень. Тогда в школу я ходил охотно: еще бы любовь! А вот из школы идти было сложно и опасно. Как я уже упомянул, мы жили в поселке Октябрьский, а школа находилась в соседнем  Глухове, и естественно среди подростков разных поселков существовала вражда, которая передавалась и нам, малышам.

Из школы я выходил большей частью через окно в уборной, чтобы миновать заслоны врагов. Вторым препятствием был мост через маленькую речушку, вполне можно было там встретить  глуховцев. Если не было разлива, то мост был не нужен, речку можно было перейти по камням в другом месте. Зимой вообще не было проблем, но случалось и так, что пограничную речку было никак не перейти, тогда приходилось ждать, какого-нибудь дяденьку-сопровождающего. Вообще война между двумя поселками существовала, наверное, еще с дореволюционных времен. Это была освященная веками традиция драк между приходами в храмовые праздники.

По чистой случайности я не стал жертвой этих боевых действий.

Шла ранняя весна, ледоход. Мальчишки обеих воюющих сторон расположившись по обе стороны разлившейся речки, вели перестрелку из т.н. "поджигалок". Поясню: «поджигалка» - это самодельный "пистолет" из времен изобретения огнестрельного оружия. Из деревяшки выстругивается ложе с рукояткой, на ложе прикручивается проволокой медная трубка со сплющенным и запаянным одним концом, на этом же конце прорезается продолговатая поперечная щель - оружие готово. В щель напихивается сера со спичек, а в свободный конец мелко нарубленные обрезки гвоздей. Стреляла эта дрянь метров на 15 - 20. Во время выстрела надо было отвернуться, потому что машинка иногда взрывалась, и мальчишка мог оказаться без глаза. У меня такой поджигалки, конечно не было, не дорос еще. Но я все-таки у кого-то выпросил один раз стрельнуть. Поскольку дальность стрельбы была мала, ребята стреляли с проходящих льдин.  Я тоже решил  прыгнуть, но прыгнул на маленькую льдинку, которая сразу же перевернулась вместе со мной. Спасло то, что ушанку мне мама всегда завязывала под подбородком. Соседский мальчик - цыган, постоянный нелегальный потребитель маминого сада, схватил меня за шапку и вытянул на берег. Дал подзатыльник и пустил меня, насквозь промокшего, ревущего брести домой через весь луг. Цыган, я даже не знал его имени, все его звали просто Цыган, получил в награду неограниченный доступ в мамин огород.

Любимицей всей семьи была наша кошка, конечно же, самая умная кошка из всех известных. Например, ежедневно, не глядя на погоду, и зимой, и летом она ходила к 9-ти часам вечера на перекресток под фонарный столб ожидать прихода мамы с работы.

Мама работала учительницей в вечерней школе, преподавала литературу, историю, а иногда и географию. Преподавать в вечерней школе ей нравилось, взрослые люди и к учебе относились по-взрослому, да и тяга к образованию в то время была не формальная, а искренняя. Тяга к знаниям - таков был настрой в обществе тридцатых годов. Но вернемся к кошке.

 Однажды, разжигая печь, брат Леля заметил, что в самом конце топки светятся сквозь огонь два глаза, он сразу залил огонь, вызволил полуживую Машку с обгорелыми усами и ресницами. Радости моей не было конца. В это лето Лев поехал поступать в военное училище,  в тот же день пропала и кошка. Надо сказать, с раннего детства я был страшный кошатник.  Несколько дней я ее искал. Мне уже мерещились ужасные картины, как пацаны[10] ее мучают и убивают. Каждый день, не найдя Машку, я, зареванный  возвращался домой ни с чем. Но вот вернулся Лев, его не приняли в училище из-за слабых мышц пресса, т.е. живота. Каков отбор!  К моей неописуемой радости тут же явилась и наша Машка. Куда она пропадала, осталось тайной.

Ногинск, бывший Богородск - небольшой город под Москвой, районный центр. Своим развитием город обязан создателю ткацкой империи Морозову. Город стоит на  реке Клязьма,  рядом со знаменитым Владимирским трактом, теперешнем Горьковском шоссе.

Морозов, кроме полного цикла производства ситца (прядильная, красильная и ткацкие фабрики) построил в городе всю инфраструктуру. Большую и красивую гимназию, еще большее здание ремесленного училища, огромную баню-прачечную. Я ходил в нее вместе с мамой до поступления в школу, как впрочем, и другие мальчики, но, кроме того, что с собой мы везли санки с тазами и бельем для стирки, я ничего не запомнил.

Еще Морозовым были проложены в городе водопровод и канализация. Им же построена электростанция, приют для одиноких стариков, бывших рабочих. В городе был заложен парк, а вершиной заботы Фабриканта о жителях города было строительство трамвая, как говорили старожилы, раньше, чем в Москве. Эта одноколейная с разъездами линия трамвая существует и по сию пору.

По удивительному стечению обстоятельств, все родственники моей жены Нины, Куприяновы и Елагины по отцовской линии тоже из Богородска. Они там были крупными фабрикантами в текстильном деле и еще владели кирпичным заводом неподалеку.

 

Фото. Дед жены автора Нины Куприяновой – Сергей Григорьевич Куприянов с сыновьями, из которых своей смертью умер только 1 человек. Остальные были репрессированы.

 

При огромном размахе строительства, который наблюдался во всем Московском регионе в конце XIX века, производство кирпича было востребовано и, по-видимому, приносило большую прибыль. Самая большая и красивая церковь в городе «Тихвинская» была построена над Клязьмой на средства деда Сергея Григорьевича Куприянова и семьи Елагиных. А архитектором был тоже один из Нининых родственников. Естественно, в тридцатых годах церковь превратилась в склад, затем в кинотеатр, а к девяностым годам она   находилась в полуразрушенном состоянии.

Приезжая из Германии в Москву мы с сыном совершили и не один раз поездки по нашим памятным местам Москвы и Подмосковья. Побывали и в Ногинске. Увидели еще сохранившийся домик, в котором я жил. Мне захотелось посмотреть внутреннее расположение, но хозяева, испугавшись, что я предъявлю какие-нибудь претензии на дом, говорили со мной очень сдержанно, и в дом не пустили.

Фото. Дом в Ногинске и автор, 2002 год

Увидел я и ту самую речку, просто крохотную, и луг, по которому шел весь промокший. Оказалось, что от дома до речки  не будет и сотни метров.

Посетили дом, в котором жил Нинин дед,  родился отец и все его братья и сестры - 12 человек. Дом в хорошем состоянии и живет в нем сейчас 12 семей.

Фото. Новый фарфоровый алтарь в Тихвинском храме, 2007 год.

Побывали и на службе в семейном Тихвинском Храме, только-только восстановленном, но еще не полностью. Алеша рассказал настоятелю Храма об истории церкви и ее основателях, что очень заинтересовало священника. Теперь Алеша регулярно ездит в храм молиться над родными могилами.

В 1938 году мы вновь переехали в Москву.

 

Москва

 

Несколько слов о нашем дворе, о предвоенной школе, о быте.

Мы жили в большом новом семиэтажном кооперативном доме вблизи Зубовской площади в Померанцевом переулке. Квартира наша из 4-х комнат предназначалась некоему Гроеру, председателю правления Советского отделения "Джойнта" - международной организации помощи евреям. Его, "естественно", в 37-м году расстреляли. И в квартире поселилось три семьи: наша из 5-ти человек в одной комнате, Алла Футер, моя сверстница с родителями в двух комнатах и холостяк Соломон Резник в четвертой комнате. Национальный состав был вполне однородный, но мира это не доставляло.

Как видно социальная справедливость при распределении квартир не восторжествовала, как впрочем, и в других областях жизни нашего социального государства. Причин тому было масса, но я был мальчик и о таких вещах не задумывался, не буду о них говорить и сейчас.Но о порядке заселения дома стоит рассказать.

Перед заселением вышло правительственное решение о ликвидации всех жилищных кооперативов, как пережитков давно отмененного НЭПа. Получилось, что дом вроде уже жилтовариществу, членом которого был мой отец, не принадлежал, а отошел к Моссовету. В это же время на Манежной площади снесли многоэтажную, бывшую «Лоскутную» гостиницу. С 20-х годов ее  занимали только постоянные жильцы. Так вот, ордера на часть квартир в нашем доме выдали одновременно: и кооператив своим членам, и Моссовет гражданам, выселяемым из "Лоскутной". Поэтому новый дом брали штурмом, через двери и окна. Кто успел первым занять комнату или две, поставить в них хотя бы кровать и защитить это место в течение суток, тот и получал полное право на проживание. Таков был тогда закон! Мы же переезжали из Ногинска и, естественно, приехали в «собственную» квартиру к шапочному разбору.

Размещались мы впятером в нашей единственной, всего 14-метровой комнате, с величайшей изобретательностью. Родители спали на полуторной дубовой кровати образца середины 19-го века, братья вдвоем на диване, я на четырех мягких стульях со связанными ножками. В комнате  стоял также буфет, современник кровати и раздвижной стол. Книжный шкаф[11] и сундук для зимних вещей стоял в коридоре. Платяного шкафа у нас просто не было за ненадобностью, ввиду полного отсутствия лишних вещей. И, тем не менее, жили мы очень хорошо! Таким, во всяком случае, осталось в моей памяти предвоенное время. И это ощущение сохранилось у меня, мальчишки, несмотря на повальные аресты среди наших родственников, маминых братьев и сестер, племянников, зятьев, невесток и более дальних.

                    Мне было 8 лет,  в то время мы жили еще в Ногинске, когда я заболел очень тяжелой формой дизентерии. Врачи уже сказали маме, что ничего более сделать не могут. Вернее всего я бы умер, если бы дядя Симон - прекрасный врач, как говорится, врач от Бога, не взялся меня лечить. Через месяц он поставил  меня на ноги, на которых я почти не мог стоять, настолько  был слаб. По меньшей мере, еще два года, а то и больше  сказывались последствия. Наверное, я ослаб не только физически: в школу ходил неохотно и плохо  помню этот период жизни.

Детей в нашем 56-квартирном доме было немного: от силы 10-12 человек. Уже в то время среди московской интеллигенции проявлялась демографическая  тенденция, которая в наше время поразила полмира.

Моими ближайшими друзьями были два брата Рубины: Деррик - младший,  Петя – старший и их младшая сестра Майя. Собственно говоря, моим товарищем был только Деррик.

      Должен рассказать историю этой семьи, т.к. она ярко характеризует то время. Отец Деррика, Марк Рубин был крупным строителем. Учась в Германии в начале 20х годов, он женился на немецкой комсомолке из Ганновера.  В конце десятилетия они приехали в СССР для того, чтобы с энтузиазмом, в буквальном смысле слова, строить социализм. Отец построил несколько гидроэлектростанций, в том числе был одним из руководителей строительства Днепрогэса. Кстати имя Деррик, мой друг  получил на радостях, так как в день его рождения отец, работая на Днепрогэсе, наконец-то получил английские строительные краны "Деррики". За свой труд Марк Рубин  удостоился   только что введенной высшей награды страны, ордена Ленина. Они жили в отдельной 4-комнатной квартире в нашем подъезде.

Однажды, выходя из дома, я увидел деррикова отца. Он спускался по лестнице в коричневом костюме с орденом в петлице в сопровождении двух военных. По выражению лица и в духе времени я сразу понял, что это арест. Именно поэтому мне так четко врезалась в память вся сцена.  В тот же год  его расстреляли как "врага народа". Но с друзьями  детства я остался дружен и по сей день.

В начале войны мать моих друзей Грету Генриховну с тремя детьми выслали из Москвы в Сибирь. Петя через год попал в трудармию, как немец, хотя по паспорту числился по отцу евреем. В конце войны Грету Генриховну,  немку, хорошо владеющую русским, направили в Германию, где она участвовала в Нюренбергском процесс в качестве переводчика. Но после процесса - вновь сослали в Сибирь.

Петя после освобождения из «трудармии», лишенный всех гражданских прав, перебиваясь случайными заработками,  все-таки добился поступления в мединститут, окончил его и закончил свою карьеру в России, вернее в Казахстане, заведующим кафедрой  местного мединститута. Теперь мы с ним вновь соседи, он живет в Ганновере, мы в Бад-Пирмонте.

Деррик, несмотря на массу жизненных перипетий, например, в армию его забирали три раза, но каждый раз выяснялось уже после того,  как его наголо стригли,   что он немец по матери, а по отцу - сын "врага народа". Тогда его отправляли домой. У Деррика не было своей девушки, и моя Нина его каждый раз провожала в армию, так было принято, до военкомата и обратно. В то время, а это было в конце сороковых, отказ в призыве очень неодобрительно оценивался молодежным общественным мнением.

Почти всю свою жизнь Деррик прожил на Урале, но часто навещал нас в Москве, приезжая в командировки и вывозя из Москвы полный рюкзак мяса. Это в Оренбургские-то степи! Последние 20 лет доцент Вайнцвайг Д.М. посвятил преподавательской деятельности на строительном факультете в Оренбургском университете.

Биография этой семьи ярко показывает, как инициативная, целеустремленная личность, обладающая упорством,  неизбывным оптимизмом в состоянии достичь успеха вопреки любым порочным принципам государственного управления.

В течение 37-39-х годов в нашем подъезде арестовали не менее половины глав семейств. В особенности тех, у кого были отдельные квартиры. На нашу комнату никто не позарился.

Страх, вот основное состояние взрослых во второй половине 30-х годов.

Однажды в середине ночи нас разбудили тремя бесцеремонно длинными звонками. Вся квартира затихла в ужасе. Сомнения нет, за кем-то пришли. Звонки, а затем стук повторились, отец пошел открывать, мама вытащила из-за  кровати заранее приготовленный чемодан с вещами. На вопрос: «Кто там?» – «Нам нужен гражданин Тиктинер».

Последняя надежда исчезла. Отец бледный, едва держась на ногах, открывает дверь. «Вы Тиктинер?», - спрашивает человек в штатском в сопровождении милиционера.

«Да я, а в чем дело?!» И т.д. Оказалось в милицию, за что-то забрали человека без документов, и он сослался на отца для подтверждения его личности. Обычное расследование привело нас, да и всю квартиру в настоящий шок.

Я думаю, читатель должен проникнуться тем ужасом и страхом, в котором находились люди, не чувствующие за собой никакой вины и держащие под кроватью собранный чемодан, "на всякий случай". И это в течение многих лет.

Вторым  моим другом был Володя.  Оба его родителя в тех же годах были репрессированы. Оба - «старые большевики»[12], а потому ввели в семье  пролетарскую, систему воспитания,  Все было основано на товариществе и общественных началах. Отца и мать Володя называл просто - Петя и Маша. Например, для обсуждения поведения Володьки или его очередной двойки собиралось домашнее "собрание-заседание", по форме вроде  «партийного». Все обращались друг к другу только на "ты" и по имени, кажется, и, я в этом даже уверен, употреблялось слово "товарищ". Как  позже рассказывал Володя, "собрание" продолжалось недолго - виновник получал от отца очередную затрещину, и на этом "заседание" закрывалось. Володина мать до ареста, занимала какую-то важную прокурорскую должность, но отец (!) написал на нее донос, мать расстреляли, а затем и отца. Володя остался совсем один, хотя у него было две замужние сестры в этой же квартире, но они никакого внимания ему не уделяли. Моя мама Володю очень жалела, подкармливала и занималась с ним и со мной русским языком. Володя каким-то образом почти самостоятельно вырос, поступил в ученики к одному из знаменитых военных  фотокорреспондентов, сам стал корреспондентом "Красной Звезды".

В конце 30-х годов горя в нашей семье было много. Героически погиб, иначе не скажешь, старший и любимый брат мамы, Симон Зеликович Горелик. Его биография для еврейского интеллигента конца 19-го начала 20-го веков была довольно типичной. Учеба в университете, большей частью заграницей, из-за 3-процентной квоты для евреев в России, активное участие в революционном движении, но совсем не обязательно в его радикальном крыле. Матушка рассказывала, «но смотри, никому не говори!», что дядя Симон вел однажды в Париже горячий открытый диспут с Лениным, естественно на какие-то политические темы. Дядя Симон участвовал в гражданской войне, кажется, в  знаменитой Первой конной армии Буденного, заведовал лазаретом.

После войны он полностью отошел от политической деятельности и даже не был членом партии. Однако в конце 20-х и начале 30-х годов стал личным врачом наркома (министра) иностранных дел М. М. Литвинова. В 40-м году после смены наркома он работает врачом в бывшей Екатерининской больнице, что у Петровских Ворот. Однажды, во время его дежурства скорая помощь привезла проф. Берлина.  Заслуга дяди Симона состояла в том, что он первый диагностировал у больного профессора не воспаление легких, как диагностировали предыдущие врачи, а легочную чуму.

Он немедленно принял все меры по изоляции профессора и себя, как потенциального больного. По его настоянию НКВД изолировал еще около двухсот человек, которые контактировали с больным в последние 13 дней, в т.ч. и «всесоюзного старосту» М.И. Калинина,  вручавшего проф. Берлину накануне орден. Тем самым Горелик спас  Москву от ужаснейшей  эпидемии чумы.

Этим поступком Симон Зеликович Горелик до конца исполнил данную им после  университета "клятву Гиппократа". Профессор Берлин - крупнейший ученный того времени, сам себя заразил чумой для того, чтобы доказать эффективность впервые созданной им противочумной вакцины. Проф. Берлин, Симон Зеликович Горелик и еще 12 человек умерли в инфекционном изоляторе от этой страшной болезни. Знаменательно, что, будучи   в изоляторе,  дядюшка вел в научных целях подробный дневник своего состояния,  а за три дня предупредил  маму, по телефону о дне своей смерти.

Только в нашей стране повальной секретности, могли утаить столь высокий подвиг, который совершили ученый Берлин и практикующий врач Горелик.

                                

 

Наша семья

 

Фото. Наша семья в 1937 г.

 

К сожалению, на фото нет нашей матушки, Гении Зеликовны – духовного и объединяющего стержня  семьи.

Фото. Гения Зеликовна Тиктинер (урожденная Горелик) по советскому паспорту - Евгения Захаровна, 1918 год

Отец всегда очень много работал, чтобы обеспечить семью. Мама несла все, в то время, очень не легкие заботы о доме. А по вечерам сама работала в вечерней школе. Вот и в этот раз она, вероятно, не могла пойти с нами к фотографу, а осталась дома подготовить праздничный обед.

Я не помню никаких  ссор между родителями или братьями, конечно, иногда я получал подзатыльник от братьев, но это не в счет.

В моей памяти осталось ощущение взаимной благожелательности и уважения, царящих в нашей семье. Отец был непререкаемым авторитетом, который постоянно поддерживался матушкой. Я плохо его помню, потому что он постоянно был на работе.  Отца я немного побаивался, т.к. в отличие от Юры не любил читать, а в тетрадках постоянно ставил кляксы и делал ошибки. Сейчас уже немногие помнят, что в то время писали деревянными ручками со вставными железными перьями, строго определенного вида. Для школьников было положено только «перо № 86» и никаких других, для бюрократов - «рондо». Кляксой называлась – капля чернил, случайно стекшая с кончика пера, иногда вместе со слезами, прямо на страницу тетради, например, по чистописанию.

В те  редкие дни, когда отец приходил домой рано, он проверял мой дневник и тетрадки, что было крайне неприятно. Каюсь. Бывали случаи, когда мой дневник подписывал мой друг - наш сосед по подъезду Сергей Пашкевич. Он учился уже в 9 классе и умел очень ловко подделывать мамину подпись.   Обычно дневник я  прятал под сундук в коридоре, чтобы не попадался лишний раз на глаза.

 Но во всех случаях отец при первой возможности  усаживал меня за книжку даже против моей воли.  Помню, как-то это был Жюль Верн.  Я, обливаясь слезами от обиды, читал ее, ничего не понимая. Но любовь к чтению мне все-таки привили.

В то же время самым большим удовольствием было пойти вместе с отцом на Арбат в магазин «Восточные сладости». Там мы покупали халву, изюм или урюк, казавшиеся нам, детям неимоверно вкусными. Потом заходили напротив в гастроном, где покупали языковую колбасу тоже «обалденно» вкусную.

Однажды зашли в знаменитое московское фотоателье Паоло, сфотографировались.          Это фото хранится у меня до сих пор. Мне кажется, что такие походы совершались по большим праздникам в ожидании гостей.          

 

Фото. Автор с отцом, 1938 г.

Мама, несмотря, на тесноту, всегда стремилась, что бы приятели старших братьев, и мальчики  и девочки, как можно чаще бывали в нашем доме. О чем они говорили, как проводили время я не помню, скорее всего, меня отправляли во двор, чтобы не занимал лишнего места.

 

О предвоенных праздниках

 

Больше всего запомнились мне, конечно, праздники. Официально, если так можно выразиться, у нас праздновались только советские праздники, т.е. 1 мая, 7 ноября, а с 1938 года - Новый год. Но, как я сейчас понимаю, праздновались и религиозные: Пейсах (пасха), Рош-ха-шана[13] и, возможно, еще какие-нибудь еврейские праздники. К нам приходили гости, обычно близкие родственники, или мы всей семьей шли к кому-нибудь в гости. Благо к тому времени в Москве жило уже  много родственников. Но мы, дети, не знали, что это именно религиозные еврейские праздники, наверное, нам этого не говорили, из осторожности.

Мама очень хорошо готовила.  К этим праздникам всегда была фаршированная рыба, маца на пасху, кисло-сладкое жаркое, цимес, который я, правда, очень не любил,  восточные сладости. Но особенную радость доставляли пироги: рулет с маком, гоменташен (треугольники с маком или корицей), рогалики с корицей, пирожки с картошкой, жаренные в масле, и еще многое другое. Конечно, каждое из этих яств подавалось к определенным  праздникам.

Вообще-то наша семья не была религиозной, не столько даже под давлением  Советской власти, сколько от веяния времени.  Не напрасно вторая половина XIX и первая половина XX века в истории восточноевропейского еврейства называется временем просвещения, ассимиляции и одновременно иммиграции и политического сионизма. В какой-то степени эти умонастроения, но не в  радикальной форме, увлекли и моих родителей в их молодые годы. Оба они в начале века закончили университеты. Отец в Льеже (Бельгия) получил юридическое образование, мать искусствоведческое на Киевских Высших женских курсах. Вероятно, университетское   образование  и студенческая среда оставили глубокий след в их мировоззрении. Родители отошли от еврейской Традиции. В то же время они никогда не  пытались скрывать или стесняться своего еврейства и внушали нам, детям, гордость за принадлежность к еврейскому народу, к его истории и культуре. Отец не участвовал  в сионистском движении. Искренне разделяя  саму идею, он считал ее совершенно не осуществимой.

Таким образом, наша семья была типичной интеллигентной еврейской московской семьей. К сожалению, мои родители не говорили дома на идиш (разговорный еврейский язык, основанный на южно-немецком диалекте с включением  древнееврейских и польских слов), поэтому мы его не знали, только старший брат Леля (Лев) немного понимал «жаргон», так в то время называли идиш[14].

Интересная деталь: Лев в 1939г. поступил в Подольское артиллерийское училище, где освоил идиш. Дело в том, что большинство из их призыва составляли белорусские евреи,  родным языком которых, был идиш. Я сказал, «к сожалению», не случайно. Отец знал массу языков: древнееврейский (язык Библии и основа иврита), арамейский или древний вавилонский (язык Талмуда), а также в совершенстве владел французским и немецким, не говоря уже об украинском и русском. 

 

Фото. Лев Тиктинер. 1939 год перед поступлением в военное училище.

 

Подавляющее большинство образованных евреев в его время владело немецким языком. Не случайно официальным языком сионистского движения в начале XX века был немецкий - язык большинства членов сионистских конгрессов, выходцев из Германии, Польши, но, в основном, из России.

Мать владела, но в меньшей степени, древнееврейским, немецким, украинским. Мы же, дети, стали настоящим продуктом советской эпохи и не знали языков, кроме русского. Не потому, что нас не учили языку, а в силу полной ненадобности  иностранного языка.

Теперь, после столь длинного отступления, вернемся  к официальным праздникам.

1 мая. Самый мной любимый праздник. 8 часов утра. С улицы доносятся первые аккорды военного марша, это военная  академия им. Фрунзе двинулась парадным строем на Красную площадь. Я вскакиваю с постели, с родных четырех стульев, хватаю со стола напеченные мамой еще с вечера гоменташен (треугольники с маком), рогалики и, сломя голову, бегу на Кропоткинскую (ныне снова Пречистинская ул.) встречать парад. Все мои товарищи тоже уже там. Больше всего нас интересуют знаменосцы со знаменем, а за ними идет сам начальник академии, но не его лицо или фамилия привлекает наше внимание, самое интересное – разглядеть какие и сколько орденов на его груди и сколько ромбов в его петлицах. Как правило, объем этих знаков нас вполне  удовлетворял. Пока проходит вся колонна, я съедаю все пирожки и пристраиваюсь с целой оравой мальчишек за последним рядом. Так мы маршируем до конца улицы, до метро "Дворец Советов". На площади, где раньше стоял Храм Христа Спасителя, теперь вырыт огромный котлован с фундаментами под будущий Дворец Советов. К 1941 г. уже было возведено 6 этажей каркаса здания, но во время войны понадобился  металл, и каркас демонтировали. В шестидесятых годах на этом месте построили открытый бассейн "Москва", и уже в новое время вновь воздвигли Храм Христа Спасителя.

Парад начинался в 10 часов утра на Красной площади, а приблизительно в полдень, после парада физкультурников, начиналась многотысячная демонстрация трудящихся. Ничего этого мы не видели, ведь в то время телевидения не было. Но была цель: каким-то образом пробраться на Красную площадь. Эта цель для нас, детей, была, естественно недостижима, а старшим братьям, имевшим уже паспорта, иногда удавалось пробраться к ГУМу  и оттуда наблюдать весь парад. Для этого они вставали в пять утра с тем, что бы до выставления оцепления спрятаться где - нибудь в нишах ГУМа. Дома братья с восторгом рассказывали обо всем увиденном. Забегая вперед, упомяну только, что через два года средний мой брат Юра, сам участвовал в знаменитом параде 7 ноября 1941года, откуда напрямую, в составе 2-го Московского артиллерийского училища, отправился  на фронт под Малоярославиц.

Мы же, малыши, бежали на Зубовскую площадь, где формировалась демонстрация. Я очень любил болтаться среди этой праздничной толпы. Повсюду люди собирались в кружки, пели, танцевали, смеялись, одним словом, неподдельно веселились. По всей площади стояли грузовики, с которых торговали разными вкусностями; ходили мороженщицы  со своими лотками: они торговали плоским круглым мороженым, накрытым с обеих  сторон вафлями, с именами: Катя Маша, Петя, Толя и т.д. Самым интересным было напасть на свое имя. Повсюду детям раздавали, а, может быть, продавали за копейки бумажные мячики на резинках, начиненные опилками. Они пользовались у нас огромным успехом. Во-первых, ими можно было драться, и мячик всегда возвращался в ладонь, а, во-вторых, когда мячик разорвется, резинка шла на изготовление пальчиковой рогатки - главное оружие, применяемое в классе.

Конечно же, больше всего хотелось попасть вместе с демонстрацией на  Красную площадь, но сделать это, мне лично, ни разу не удалось. Дело в том, что в ряды демонстрантов встроиться было невозможно, в каждую шеренгу из десяти человек назначался ответственный, который следил, чтобы никого лишнего, даже ребенка без родителей, в шеренге не было. Но до Манежной площади добраться иногда удавалось, а там все строго строились в стройные почти армейские колонны: и нам, ребятам, приходилось бежать домой. Тем более, что дело подходило уже к часу дня, к вкусному домашнему обеду. Демонстрация двигалась очень медленно, больше стояли, чем шли. Но, как мне помнится, никто не роптал, так как именно на стоянках разворачивалось все веселье. Народ был в большинстве своем молодой, бодрый и задорный. Беспокоились, в основном, о том, увидят ли  Сталина или он уже уйдет с трибуны Мавзолея.

 

 

Об играх и игрушках

 

Сразу должен оговориться, почти все игрушки и игры были в мое время самодельными.

Мы играли в "казаки-разбойники" – игру, в которой одна группа прячется, а другая их разыскивает; в "лапту", теперь  этой игрой увлекается вся Америка под названием "бейсбол". Но любимой игрой, во всяком случае в нашем дворе, был "чижик". Чижиком называли палочку длиной 10 см, заточенную с обеих сторон. Если по ее концу ударить ребром плоской биты, вырезанной из доски от ящика, то  чижик, естественно, подпрыгнет, крутясь, и в этот то момент его второй раз надо ударить так, чтоб чижик улетел как можно дальше. Другой мальчик  должен был бежать за чижиком, поднять его и постараться так  кинуть его назад, чтобы попасть в исходный круг.

Играли мы еще в крокет, площадку для которого сами же и сделали. Но самой распространенной игрой была т.н. "стукалка". Плоский, круглый кусочек свинца размером с медный пятак завязывается в несколько слоев ткани, которые затем распушались таким образом,  чтобы эта штука при подкидывании вверх  немного планировала. Подкидывалась "стукалка" боковой поверхностью правой стопы, а чемпионы подкидывали и правой, и левой. В зимние морозные вечера на нашей лестничной площадке собиралось трое – четверо ребят и начинались соревнования. Чемпионы подкидывали до ста и даже до ста пятидесяти раз подряд. Соревновались по очереди весь вечер.

Лестничная клетка в нашем доме играла роль клуба. Там, сидя в вечерних сумерках на подоконнике или на ступеньках, мы обсуждали все животрепещущие вопросы. Например, как рождаются дети. Насколько я помню, этот вопрос так и не нашел своего решения. Одни отстаивали естественный способ, но мне лично он представлялся совершенно невозможным, в силу полного не соответствия размеров ребенка и "этого" отверстия. Я и мои единомышленники придерживались гипотезы оперативного вмешательства. Было нам тогда лет по десять. Такое было время, такое воспитание. Конечно же, у деревенских ребят подобные вопросы не могли возникать.

Играли еще в фантики, которые собирали целыми коробками. Фантик - это сложенная особым образом конфетная обертка. Чем дороже конфеты, тем дороже фантик. Когда в 1940 году к СССР присоединили Прибалтику, появилось много красивых блестящих конфетных оберток, начался фантичный ажиотаж.

Еще была игра «в перышки». В то время писали железными перьями,  было их великое множество, играли обычно в школе на подоконниках.

По силе эмоционального воздействия первое место, конечно же, занимали игры в «солдатики». Настоящие оловянные солдатики бывали только двух сортов: одни с винтовкой  «на плечо», другие – «на перевес». Которые «на перевес», были «наши», т.е. «красные», они всегда наступали, которые «на плечо» - «белые», они были в обороне и в конце полностью уничтожались. Кроме того, у меня была пушка, которая стреляла карандашами, и  танк, правда, он был меньше солдатика и не стрелял, но никакого значения этот недостаток не имел, было даже лучше. Танк всегда был на вооружении у  «белых».

Сражения устраивались под столом и на свободном пространстве пола. Расставляя армии под столом по разные стороны перекладины и устанавливая пушку в дальнем углу комнаты, я чувствовал себя настоящим главнокомандующим, а когда солдатики противника падали  от «артобстрела», валя друг-друга или же с помощью моих рук, я чувствовал себя настоящим Красным командиром. Тем более, что я носил на груди оба тогдашних советских боевых ордена: «Боевого Красного знамени» и «Красной звезды».

Однажды я увидел в журнале «Огонек» рисунки всех советских орденов в цвете и в натуральную величину. Тут же схватил ножницы и очень тщательно  вырезал военные награды, наклеил их на плотную ватманскую бумагу, потом наложил орден на кубик[15] с винтом и гайкой подклеил еще один слой плотной бумаги, проколол курточку и стал дважды орденоносным командиром.

В предвоенные и первые  послевоенные годы в Москве наблюдался настоящий конькобежный бум. Льдом заливались огромные площади парков. Я вспоминаю развешанные по всей Москве рекламы: "В парке культуры им. Горького залито 100.000 кв.м. льда, в Сокольниках – 50.000" и т.д. У входных касс в парк Горького выстраивались огромные очереди. Несмотря на колоссальный павильон, мест для переодевания и отдыха все равно не хватало.

Однажды, году в 39-ом или 40-ом, из-за сильных морозов, ниже  минус 25 градусов, все школы были закрыты. Мы очень обрадовались и компанией отправились, конечно, на каток. Но он, естественно, оказался закрыт. Это нас нисколько не смутило и, перемахнув через забор, прямо на снегу мы начали переобуваться. Сунув ноги в промороженные ботинки с  коньками, зашнуровались и взвыли от боли в мгновенно отмороженных ногах. Скинули коньки, теперь проморожены оказались валенки, чуть живые, зареванные через полчаса добрались мы домой.

 

На катке  в отдельных местах играла музыка, и там, взявшись за руки, катались парочки. Значительно позже, уже в конце сороковых, мы с Ниной любили кататься на замерзшем Патриаршем пруду, сохранившемся и сегодня. Там играла музыка, и народ  был совсем иной, чем в парках. И до сих пор, когда мы слышим вальс Хачатуряна или какие-нибудь песни того времени, мы всегда вспоминаем со щемящим ностальгическим чувством нашу юность и наш каток. Из-за огромной толпы лед быстро покрывался сплошными выбоинами, но при всем при этом удовольствие от катания было ни с чем не сравнимо.

Много позже уже в шестидесятых годах в моду вошли лыжи, неверное потому, что изобрели более совершенные крепления, т.н. "Ротефелло", не ручаюсь за правильность написания, которые превратили катание на лыжах из мучения для избранных в удовольствие для всех. С развитием лыжного спорта, а может быть из-за общего потепления, постепенно стал угасать конькобежный.

Еще мне запомнился праздник Новогодней Елки. Это был совсем для нас новый праздник, впервые восстановленный с дореволюционных времен перед войной. Оптимисты   даже усматривали в этом некоторые обнадеживающие признаки. Главная елка всей страны была установлена в Колонном зале Дома союзов в Охотном ряду рядом с теперешним зданием Госдумы России. Мне посчастливилось участвовать в новогоднем празднике 1940-го года.

Морозы стояли невероятные до – 40°С, но нельзя же не пойти на такую Елку!? Это понимала даже мама, тем более билет-приглашение получил отец на работе в виде особого поощрения. Снаряжали меня как полярника (самая красивая и уважительная метафора того времени): шапка с  шерстяным подшлемником, наружу выглядывали только глаза, зимнее пальто, валенки и поверх всего огромный вязаный плед, завязанный на спине. Но я вытерпел все. И не зря! Это был действительно волшебный праздник. Колонный Зал бывшего Дворянского собрания сиял во всей своей красе. В середине зала была установлена колоссальная расцвеченная елка до самого потолка, вокруг елки танцевали снегурочка с дедом морозом и все сказочные герои. По залу ходили или сидели в кругу детей настоящие Гулливер, капитан Немо, Робинзон Крузо со своим верным Пятницей и сам Андерсен. Они рассказывали свои истории и сказки так интересно и так правдиво, что мы все слушали с открытыми ртами. В разных местах были аттракционы, но меня больше всего привлекал тир, где стреляли из световых ружей - новинки того времени. Конечно же,  устраивались всякие игры, загадки - всего не упомнишь. Но самое главное финал, раздача подарков. Они были великолепны: конфеты, мандарины, пряники, орехи, одним словом - восторг.

Елка запомнилась мне так ясно потому, что ни до, ни после я не видел ничего подобного. Я упомянул о  том, что отцу дали билет на столь престижное государственное мероприятие, как особое поощрение, мне кажется, не в последнюю очередь за то, что он был единственным специалистом, который мог профессионально переводить техническую документацию, получаемую из Германии по договорам 1939 года. Это были проекты на строительство нефтеперерабатывающих заводов.

Отец в то время был начальником отдела капитального  строительства одного из трестов нефтепереработки. Я помню, как он приносил с работы огромные кипы немецких чертежей,  переводил их, а Юра, мой средний брат, студент первого курса технического вуза, калькировал[16] переведенные листы. Кроме пользы для учебы, Юра заработал на этом достаточно денег, чтобы сшить себе первый в жизни костюм, а отец получил, наверное, в виде премии, гонорар 4000 рублей и отрез на костюм. Я узнал  об этом  уже в эвакуации, когда пришла пора все это продавать.

 

Старший брат Лев, домашнее имя Леля,  был человеком действия и, мне кажется, прирожденным лидером. Еще когда мы жили в Ногинске, он организовал в школе кружок по изготовлению педальных автомобилей. Они были из фанеры со сплошными деревянными колесами первобытного типа. Передние колеса соединялись между собой кривошипом-приводом. Внешне "авто" отдаленно напоминали немецкие "жуки" кабриолеты. Изготовлено их было штук пять-шесть. Я отлично помню, как Лев организовал на этих колымагах городской автопробег, по типу Бендеровского, с флагом и агитплакатами.

  Мероприятие вполне соответствовало духу и стилю того времени. Наверное, он был активным общественником.

Однажды Леля пришел домой изрядно побитым. Оказалось, что, проходя мимо ребят играющих в "расшибалку" - азартная игра на деньги, он решил пресечь столь антиобщественное дело и, естественно, получил отпор. Было ему тогда лет пятнадцать. Меня же больше всего поразило, что моего Лелю вообще  кто-то может побить. Мне казался он самым сильным и храбрым в нашем Глухове (район Ногинска). Но это оказалось обычным заблуждением, которые меня сопровождают всю жизнь, принося, порой, горькие разочарования.

В Ногинске мы жили в маленьком домике от завода. В то время у нас была домработница из соседней деревни. Как-то она спрашивает у Лели: «Что это у вас за картина на стене висит?» Это была   японская вышивка шелковой гладью «Женщина в кимоно». Брат ей в шутку объяснил, что это еврейская икона. Даша очень обрадовалась и с тех пор каждый рабочий день начинала с молитвы перед «иконой». Интересно, что в то атеистическое время, ни братья, ни мама не иронизировали по этому поводу, а уважали ее религиозное чувство. Но еще интересней оказалось то, что этой, почти безграмотной девушке, было безразлично, чей это был Бог. Важнее для нее было выразить свои чувства и, возможно, излить какое-то свое горе или просьбу.

Натура лидера и общественная инициатива, по-видимому, сильно мешали брату в учебе, в 8 классе он остался на второй год.

В тот вечер, когда в семье обсуждалось это печальное событие, не было никаких криков и причитаний. Отец и мать, конечно, ему говорили о чем-то жизненно важном, но я запомнил последнюю фразу: "Леля, ты нас, конечно, очень огорчил, но делать нечего, пойдешь работать ко мне на завод, а там подумаешь. Если захочешь, будешь дальше учиться у мамы в вечерней школе, а в остальном решай свою судьбу сам".

Брат работал на заводе всего полгода, поздней осенью этого же года мы переехали в Москву. Леля опять пошел в обычную школу, и в 1939г., вполне успешно ее закончив, поступил в Подольское артиллерийское училище. Мечта быть военным с детства владела старшим братом, он естественно хотел быть танкистом. Это было очень модно в ту пору, но оказалось, что мышцы живота недостаточно развиты, (каков был отбор!) и он вынужден был стать артиллеристом.

По-видимому, в училище он был курсантом, не из последних, раз ему разрешили на казенной лошади приехать из училища в увольнение в Москву. Тогда это еще было возможно. По Москве бегали извозчичьи пролетки, а автомобилей почти не было. На меня это событие произвело неизгладимое впечатление и на Лелину невесту Нину, я думаю, тоже. Конечно,  я тут же приступил к чистке шпор и сбруи во дворе, где привязана, была кобыла. А ситуация  похожа на описанную Марком Твеном при покраске забора Томом, каждый хотел потрогать лошадь или почистить стремя.

После окончания училища брата назначили, как я уже упоминал, командиром взвода в Пролетарскую дивизию, ту самую, которая два раза в год проходила по Красной площади с винтовками наперевес.

 

Несколько слов о сороковом годе

 

Фото. Лев Тиктинер. 1940 год

1940 год был в истории  второй мировой войны трагическим. В этом году пал Париж, капитулировала Франция. Англичане воспользовались оплошностью немецкого командования,  успешно эвакуировали свой экспедиционный корпус из Франции в Британию. Именно эти 350 тысяч солдат сыграли  решающую роль при обороне Англии в последующие три года. Но об этом, естественно, я узнал значительно позже. Тогда же в сороковом в суровейшую зиму началась т.н. финская компания, в которой Красная Армия показала всему миру свою слабую техническую оснащенность, а генералы - неумение воевать. Неудачи  финской компании стали одной из причин того, что колеблющийся Гитлер все-таки принял решение напасть на Советский Союз. Но и это я узнал значительно позже. Всех нас, а моих родителей в особенности, беспокоили  огромные потери в финской войне и судьба старшего сына, ведь он в то время был курсантом военного училища.

Кроме того, из магазинов  Москвы и, наверное, по всей стране вдруг пропали главные продукты: мясо, масло и, как всегда в России, соль, мыло, спички. Очереди во всех магазинах были огромные. Мы втроем: мама, Юра и я, отправлялись с вечера  во "второй гастроном", на углу Смоленской и Арбата (второй - это номер в магазинной иерархии Москвы, первым был бывший Елисеевский), где занимали очередь на завтра за маслом или  мясом, смотря, что "выкинут".

Отец в этих походах участия не принимал. Он работал ежедневно до двух- трех часов ночи, как и весь «центральный» аппарат страны вплоть до трестов.

 Дело в том, что Сталин работал по ночам, и, следовательно, все наркомы и вся партийная верхушка тоже ночью работала.  Поскольку никто и никогда не знал, кого и по какому вопросу может вызвать или спросить товарищ Сталин, то по цепочке вниз все чиновники  сидели на своих местах, на всякий случай. Возможно, я рассказываю несколько примитивно, но факт остается фактом: отца я дома почти не видел.

Как известно, в 1940г. Советский Союз оккупировал Прибалтику. Я, конечно, не помню реакции окружающих на это событие, но лично мне захват Прибалтики пришелся по душе. В наш детский "валютный" оборот в большом количестве вошла новая и очень красивая "фантиковая валюта", ее "рыночная" стоимость по началу была довольно высока. Кстати, наверно, фантиковый обмен в школе,  был единственным рыночным способом товарообмена во всей стране.

По вопросу оккупации восточной Польши в 1939 и Прибалтики в следующем году я хотел бы высказать собственное мнение, противоположное принятому на западе и вообще в демократических кругах.

Я убежден в том, что уже в предвоенное время было очевидно: Германия не остановится ни перед чем, чтобы осуществить мечту о создании тысячелетнего Reich(а). Тем более, что эта цель поддерживалась подавляющим большинством населения Германии.  Сталин прекрасно понимал слабость Красной Армии конца тридцатых годов и общую неготовность страны к противостоянию  прекрасно оснащенной Гитлеровской военной машине. Поэтому для Сталина  очень важно было создать как можно более широкую полосу «предполья» перед мощной системой долговременной обороны СССР, создаваемой по линии Ленинград—Минск—Киев– Одесса.  Второй задачей было оттянуть начало войны хотя бы до 1942г. для окончания модернизации армии, Я убежден, что именно эти соображения побудили Советский Союз пойти на союз с гитлеровской Германией, страной, которая никогда не скрывала своей ненависти к большевизму, своему, я бы не сказал идеологическому противнику, но сопернику. Сыграла, конечно, определенную роль врожденная сталинская склонность к интриге. Столкнуть Запад  с Гитлером, ослабить их, а затем, если позволят обстоятельства, то и захватить.

Это – схема. Но вся беда в том, что ее самым бездарным образом не осуществили.

Полоса предполья создается по  правилам военного искусства не для того, что бы вести на ее территории основные боевые действия, а для того, чтобы, выставив в ней достаточно сильные заслоны, определить направление главного удара противника, его силы и средства и только затем ввести в боевое соприкосновение с противником свои главные силы. Но в 1941г. все было сделано как раз  наоборот.

В отношении же моральной стороны заключения т.н. пакта Молотова – Рибентропа, то  здесь можно найти в международной практике того времени  полные аналоги. Чего стоит, например, Мюнхенское соглашение 1938г., по которому союзники согласились отдать в лапы Германии Чехию и Моравию с целью призрачного умиротворения Гитлера. А чем лучше Ялтинские и Потсдамские договоренности союзников, когда Рузвельт, Черчилль и Сталин согласовали послевоенный раздел Европы на сферы влияния? И опять, теперь уже на вполне легитимных началах, не только Польша, но и   вся восточная Европа попала под советское  влияние. А Прибалтика была признана неотъемлемой частью Советского Союза. Я остановился на этой теме, чтобы подчеркнуть мысль Николо Макиавелли, мыслителя эпохи Возрождения, о том, что в политике актуальная целесообразность (подчас только кажущаяся!) всегда превалирует над моралью. Так было, так есть и, к сожалению, так и будет.

И сегодня, когда официально большинство стран мира признают примат прав человека и моральных ценностей, можно привести факты противоположного действия, в том числе со стороны вполне демократических государств.

 Пример Ирана - полное тому доказательство. Отлично осознавая пагубность появления Иранской атомной бомбы, Европа «ползая на коленях» умоляет Иран не создавать Бомбы, Иран же, не скрывая своих планов объединения всех исламистов для установления законов Шариата в  демократических и цивилизованных странах, открыто издевается над потугами Европы и Америки, угрожая всемирным террором в случае реального противодействия его планам.

Другое дело, что тоталитарное государство для сохранения своего режима, вынуждено применять меры насилия к своему же народу, а тем более - к народам вновь присоединенных стран сателлитов, еще не испытывающих надлежащего страха перед властью.

 Я думаю, что Россия не обязана извиняться перед Польшей или Прибалтикой за пакт Молотова-Рибентропа 1939г., потому что в этом случае Россия, США и Англия должны извиниться за Ялтинские и Потсдамские договоренности, а Великобритания и Франция перед чехами за Мюнхенские соглашения.  Но таких требований я что-то  не слышал, потому, что все эти соглашения не выходили за рамки официальной политической морали первой половины прошлого века.

Но за массовые репрессии в отношении собственных народов, включая народы Прибалтики, за бессмысленные расстрелы польских военнопленных и другие преступления Советской Власти, Россия, как правопреемница СССР обязана принести самые глубокие покаяния, так же как это постоянно делает Германия. Без Покаяния Россия никогда не сможет вступить в клуб цивилизованных государств мира. Ведь только по-настоящему демократическое государство и правительство может осознать необходимость и найти в себе силы для такого поступка.

 

Война. Мой отец. Эвакуация. Моя мать. Отъезд в Москву. День Победы.

 

Служба в армии.

 

Назад на главную

 

2008 год